Во время войны законы молчат. Высказывания и афоризмы о мире и войне

Публичная бета включена

Выбрать цвет текста

Выбрать цвет фона

100% Выбрать размер отступов

100% Выбрать размер шрифта

Любовь это то, за что стоит драться.

Поверить не могу, что когда-то любила вас обоих, - Кейт развернулась и с презрением прошипела эти слова. В гараже мигом повисла тишина, и я будто физически ощутил непонимающий взгляд Дэвида, который устремился прямо на меня. - Я не делал ничего неподобающего. Мог, но не делал. Точка. Это ее чувства, Дэвид, не мои! - Черт возьми, насколько глупым ты меня считаешь, Хави? Я видел, как брат переменился лице, заметил, как он плотнее стиснул челюсти - он всегда делал так, когда злился, но даже это не помогало сдержать его гневные тирады во время наших былых ссор и перепалок. Ладони Дэвида в одну секунду сжались в кулаки, а глаза сверкнули яростью настолько отчетливо, что я непроизвольно сделал шаг назад: мне никогда не доводилось видеть брата настолько разъяренным, хотя ругались мы с ним часто, слишком часто. Я понял, что никакие мои оправдания сейчас не будут иметь веса, поэтому просто молчал. Пытаться сказать что-нибудь Дэвиду в данную минуту и хоть как-то вразумить его было равносильно попыткам докричаться до полностью глухого человека. Я взглянул на Кейт. Девушка отступила к дальней стене и теперь стояла там, за спиной моего брата, вместе с Клем и Гейбом. Зачем она это сделала, неужели я хоть каким-то своим действием дал ей понять, что между нами возможно что-то большее, чем просто дружба? Мы многие годы провели вместе, мы даже вместе воспитывали детей, как одна семья. Мы и были семьей. Но я никогда не любил ее так, как своего брата. И всегда, в любой ситуации я бы выбрал Дэвида. Не ее. Почему Кейт этого не понимает? Но важнее - почему этого не понимает Дэвид? - Я должен был догадаться. Я должен был догадаться в ту ночь, когда умер папа. Когда тебя не было. Брат шагнул мне навстречу, стремительно сократив дистанцию, и я, словно испуганный мальчишка, снова сделал шаг назад. - … Родная кровь для тебя ничего не значит. Как и он ничего не значил. Как ничего не значу я. Я сдвинул брови, нахмурился и покачал головой, не зная, как отреагировать. В какой-то момент захотелось даже рассмеяться - Дэвид говорил слишком абсурдные вещи. Он что, серьезно так думает? Одна лишь мысль о чем-то подобном словно удавкой сдавила горло, настолько вмиг мне стало обидно. Я хотел сказать. Хотел наконец сказать, что на самом деле чувствую. Мне было совсем все равно и на Кейт с детьми - казалось, будто с ними мы сейчас в разных мирах, - и на толпу муэртос где-то рядом, которая, словно рой черной саранчи, с каждой секундой приближалась, плодясь и уничтожая все на своем пути. Во время войны законы молчат. Все уже давно перемешалось: то, что раньше казалось нормальным, теперь никто даже не воспринимал всерьез; то, что прежде было отвратительным и неправильным теперь не считалось таковым. На войне все по-другому, а вся наша жизнь с появлением муэртос превратилось в одну большую войну. В войну не только с проклятыми ходячими мертвецами, но и друг с другом. И с самим собой. Прежнего мира нет. Много ли у нас теперь осталось? Любовь, верность и честность… И много ли мы можем дать друг другу? Каждый человек проявляет свои наклонности не в мирные времена, а именно на войне, когда его ничто не сдерживает. Это и есть настоящее «я», не связанное рамками приличия, не укутанное липкой паутиной стереотипов и морали. Мысли кружились в моей голове, совершенно хаотично сменяя друг друга, а брат, подступающий все ближе, мешал сосредоточиться больше, чем что-либо еще. Пожалуй, не лучшее время для подобных разговоров, но мы ведь на войне, не так ли? Дважды я уже упускал мелькнувшую возможность, дважды нам кто-то мешал. Сначала Джоан со своей свитой ворвалась в подвал в самый неподходящий момент, а затем Кейт с детьми не вовремя нашла нас на крыше. Но теперь ничто не могло помешать. Вся наша жизнь превратилась в бесконечную битву, а это значит, что-либо сейчас, либо, может, никогда. Кажется, брат говорил мне что-то еще, но его слова совсем пролетали мимо меня, словно ветер сквозь волосы. «Да брось, Хави, неужели это так сложно?» - я обратился сам к себе. «Действительно, каждый день приходится признаваться в любви родному брату. …В окружении его жены и ребенка… …И сотни муэртос, готовых цапнуть тебя при первой же возможности». Я уже набрал в легкие побольше воздуха. Конечно, то, что я хотел сказать, - хотел не только сейчас, но уже давно, с того самого момента, когда встретил Дэвида у ворот Ричмонда, когда я вновь обрел его, - не требовало слишком большого запаса кислорода: всего пара слов, можно произнести на одном дыхании. Но глубокий вдох любому поможет успокоиться, мне это было просто необходимо. Однако я не успел. Дэвид посильнее размахнулся и врезал мне прямо в челюсть. Это был далеко не первый раз, когда он использовал меня в качестве боксерской груши, но, видимо, к этому я все равно никогда не привыкну. Удар у Дэвида всегда был тяжелый - я убедился в этом еще с подросткового возраста, когда перегибал палку с безобидными, на мой взгляд, дразнилками, - поэтому моя голова качнулась в сторону, а я сам отшатнулся и всеми силами пытался удержать равновесие. В ушах зазвенело, и из-за этого крики Кейт и Гейба долетали до меня как сквозь плотный слой ваты. Я выпрямился и непроизвольно поднес руку к месту удара; едва дотронулся, но все равно было чертовски больно. - Что ты можешь сказать теперь, братец? - хлесткие слова Дэвида сразу достигли моего сознания, перебивая собой и звон в ушах, и стук собственного сердца, и тяжелое дыхание, которое я пытался выровнять. К Дэвиду подбежала Кейт, но я не обратил на нее ни малейшего внимания. Она казалась мне сейчас такой неважной, незначительной. Впрочем, наверное, вообще все сейчас было неважно. Все, кроме меня и Дэвида. - Я люблю тебя. Брат замер на месте, словно я направил на него дуло револьвера. Его лицо вытянулось, брови вскинулись вверх, а рот чуть приоткрылся: кажется, я высказался слишком неожиданно. - Нет. Нет, ты не должен говорить этого! - удивление на лице Дэвида быстро сменилась той самой ненавистью. Он вновь сделал шаг вперед и снова ударил меня, в этот раз куда-то в район солнечного сплетения. Дыхание сразу сперло, и я согнулся пополам, хватая ртом воздух, словно выброшенная на песчаный берег рыбешка. Однако стоило мне лишь попытаться выпрямиться, как Дэвид вновь обрушил на меня свою ярость - снова бил в челюсть, вложив куда больше силы, чем в первый раз пару минут назад. В этот раз я не смог устоять на ногах и повалился на землю, как жалкая тряпичная кукла. В голове гудело то ли от удара, то ли от падения, а весь мир будто начал вращаться вокруг меня. Во рту почувствовался характерный металлический привкус. Встать сил не хватало, да и голова все еще кружилась настолько, что мой переход в вертикальное положение, скорее всего, обернулся бы еще одним падением, поэтому я лишь сел, упираясь ладонями в крошащийся асфальт. Как раз вовремя, чтобы заметить, как брат приближался ко мне с куском какой-то железки в руках. Картинка перед глазами раздваивалась, сфокусироваться было невозможно. Это что, гаечный ключ? - Как ты, черт возьми, смеешь? - Дэвид подходил ко мне, теперь сжимая в левой руке свое новое оружие. Он серьезно рассчитывал выбить из меня всю любовь к нему этой железкой? Я едва заметно ухмыльнулся от одной только мысли об этом, отчего левая часть лица словно полыхнула огнем: встреча моей головы с кулаком Дэвида, а затем и с потрескавшимся асфальтом явно не могла пройти бесследно. - Хватит уже! - Кейт снова подала голос. Я наконец сумел встать. Меня качнуло, но я уцепился за брата взглядом, словно корабль в шторм цеплялся за свет спасительного маяка. - Я люблю тебя! - теперь я почти крикнул это. - Нет! Прекрати говорить это! Дэвид размахнулся гаечным ключом и опять ударил меня. Правую скулу прострелило адской болью, и я снова упал, в этот раз отлетев куда-то в сторону на метр или полтора и врезавшись носом прямо в землю. Кажется, на пару секунд я даже успел вырубиться, мое сознание словно заволокло какой-то молочной пеленой. Я не понял, как и когда сумел перевернуться на спину, и вернулся к реальности, лишь когда брат уже навис надо мной. Он уселся сверху, тем самым обездвижив меня, а у собственной шеи я почувствовал горизонтальную полоску холодного металла. Давление на мое горло росло, и я ощутил, как под нажимом брата перекрывается доступ кислорода в мои легкие. Тогда я впервые в жизни подумал, что Дэвид может меня убить. Что ж, наверное, не самая неприятная смерть, в конце концов, лучше умереть от руки того, кого безмерно любишь, чем от проклятых муэртос. Но умирать мне не особо хотелось. Не сегодня. Не после того, что я наконец сказал Дэвиду. Я инстинктивно схватился за гаечный ключ, накрыв своими ладонями пальцы брата. Дэвид всегда был физически более развит, чем я, даже во времена моих серьезных занятий бейсболом, поэтому любое мое сопротивление обязательно будет сломано - это вопрос нескольких секунд. Но даже этого времени мне должно хватить. - Я люблю тебя, брат. Если это мои последние слова, то пусть так и будет. Я бы повторял это снова и снова, пока есть силы, пока я живой, и пока Дэвид так близко. - Нет! - брат закричал, почти заревел, будто то, что я говорил, причиняло ему невыносимую физическую боль, будто я не говорил, что чувствую, а стрелял в него. В какой-то момент перед глазами начало темнеть, сначала где-то там, на периферии, но спустя доли секунд тьма разрослась, и я не мог уже ничего отчетливо видеть. Я судорожно пытался сделать вдох, но железка так крепко впилась мне в горло, что, казалось, еще чуть-чуть и моя шея должна с хрустом переломиться. Я царапнул ногтями по пальцам Дэвида, по рукам, которые прямо сейчас убивали меня, буквально выжимая всю жизнь. - Я люблю тебя… - одними губами. Но он видел. Вдруг раздался оглушительный выстрел-хлопок, и в этот же момент я с шумом смог втянуть в себя воздух: гаечный ключ у шеи исчез. Кроме того, на своих ногах я больше не ощущал веса Дэвида. Они же не могли… Я ужаснулся от одной только мысли о том, что могло произойти, и резко сел, отчего голова отозвалась болезненным протестом, а перед глазами вновь потемнело. Брат стоял ко мне спиной, схватившись за плечо - туда угодила пуля. Клем находилась напротив Дэвида, взяв того под прицел. Я знал, что Клем не любит моего брата, да и после всей этой истории с Эй-Джеем я не мог ее винить, поэтому мне стало страшно. Нет, не просто страшно, а запредельно жутко от одной только мысли, что я могу потерять Дэвида. Снова и навсегда. Нет-нет-нет, Клем не может, не сейчас, только не сейчас. Я попытался подняться на ноги, но каким бы сильным не было мое желание принять за брата пулю, я физически не мог быть быстрее выстрела. Я не успел даже ничего сказать. Раздался очередной хлопок, и я зажмурился. Послышался глухой шуршащий звук - удар падающего на землю тела. Я открыл глаза, и сердце, кажется, пропустило удар. Дэвид все еще стоял передо мной, но вот муэртос прямо позади него повезло меньше. Со всеми этими разборками я совсем забыл, что мы находимся чуть ли не в самом эпицентре этих тварей. Я взглянул на Клем, жалея, что нельзя через взгляд передать ей всю мою благодарность. Оставалось надеяться, что в ближайшее время будет свободная минутка, когда можно будет ее поблагодарить. Стадо окружало нас, и действовать нужно было быстро. Я пнул одного из муэртос в живот и последовал за Кейт и Клем в гараж - за его прочным металлическим барьером мы будем в относительной безопасности хотя бы на какое-то время. Едва я оказался внутри, как раздался скрежещущий металлический звук. Я обернулся и увидел Дэвида, который уверенным движением опускал вниз металлический занавес, отделяющий их с Гейбом от нас. - Дэвид! - я взглянул прямо ему в лицо. Страх, ненависть, боль. Брат на секунду замер, словно хотел что-то сказать, но вместо этого лишь посильнее дернул за ручку и ставни окончательно опустились. Я оказался в тускло освещенном лишь парой энергосберегающих ламп гараже. Без него. - Какого черта он делает! - я подбежал к ставням и потянул их вверх; поднимать было явно тяжелее, чем опускать. Однако когда мне это удалось, автомобиль, в котором находились Дэвид и Гейб, вильнув, уже сбил парочку муэртос. Засвистели шины, и машина умчалась вдаль. Где-то под ухом Кейт бормотала что-то про спасение Ричмонда, про искупление вины, про помощь невинным, про то, что больше ждать нельзя. Я совсем ее не слушал. Ко мне подошла Клементина: - Хави, со мной такое уже было. И не один раз. Для кого-то это плохо кончится. Ты должен решить. Это было не слишком сложно. Человек, которого я люблю, или Ричмонд. Черт возьми, да даже если бы на кону стоял не город, а целая планета, я бы выбрал своего брата. Мне было все равно на остальных. Есть только я и Дэвид, и больше я его никогда не брошу.

Во время войны законы молчат

Елена Фиштик

ISBN 978-5-4485-4603-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается

Стефании Хельблинг, а так же моим родителям

Фиштик Владимиру Александровичу и Нине Афанасьевне,

родившимся накануне Второй мировой войны и хлебнувшим голод и холод, страх и ужас, преследовавшие их все эти жуткие годы войны.

Так же я посвящаю роман моим бабушкам Марии и Елене,

дедушкам Афанасию и Александру, прошедшим этот страшный путь, сохранив честь и достоинство, спасая своих детей и всему человечеству!

Глубочайшая истина есть порождение глубочайшей любви

Г. Гейне

Картина Е. Фиштик

Июль 2013 года

Я, волей обстоятельств, оказалась во Флориде.

Хотя, собиралась предпринять эту поездку немного позднее, ведь здесь живет моя сестра Ната с семьей.

Я стараюсь почаще их навещать, хоть и живу довольно далеко – в Москве.

Утреннее солнце ласково греет мои плечи, океан с нежностью ласкает мои ноги, волна за волной спешит мне навстречу, ведь мы всегда рады друг другу, я люблю с ним говорить и молчать, я люблю бродить по белому песку, безупречного берега огромнейшего и мощнейшего живого организма, я люблю с ним вместе мечтать.

Когда я загрущу, океан обязательно меня взбодрит и успокоит.

Кажется, что он все про меня знает, он все чувствует, и мне рядом с ним так хорошо!

Сегодня я брожу по побережью и обдумываю написание книги о преданности и любви.

Эту книгу я задумала написать уже давно, но, как это часто бывает, к конкретным действиям мы приступаем лишь тогда, когда созреем окончательно, или когда обстоятельства подвигнут нас к этому.

В моем случае и то и другое вместе.

Историю, которую я хочу вам поведать, трудно придумать, это не вымышленная история, хотя, как в любом романе, здесь присутствует довольно много моей фантазии.

Передо мной сидит пожилая, но элегантная, миссис Стэфани Хельблинг.

Она давно живет во Флориде, куда переехала из любимого Нью-Йорка, вслед за своими сыновьями.

Стэфани – изящная дама преклонных лет, всегда одета с большим вкусом, на грани стилей – между сдержанным классическим и экстравагантным.

Всегда приятно смотреть на ее жесты, манеру общения.

Невероятное и поразительное умение быть одновременно по-королевски превосходной, и в то же время, совершенно искренней и простой.

Это подкупило меня уже давно, мы знакомы много лет, но я не перестаю удивляться и восхищаться ею.

Именно о таких людях пишут книги.

Об их жизненном опыте, о трудностях и невзгодах, о потерях и завоеваниях, о прекрасной и вечной любви, о красоте внутренней и внешней.

Надо сказать, что рассказ этот начался уже давно, сразу после знакомства со Стэфани.

Тогда, я просто была сторонним слушателем, Стэфани рисовала картину своей жизни моей маме – Нине, у них удивительно теплые и неподдельно искренние отношения.

А в этот мой визит во Флориду, Стэфани охотно согласилась встретиться со мной, для обсуждения будущей книги, она готова поведать миру историю большой любви, которую она пронесла через сверх испытания, и не утратила ее по сей день.

Ее лицо стало напряженным, и она предалась воспоминаниям.

Я наблюдаю за ее изящными жестами и внимательно слушаю рассказ девяностолетней женщины.

Ах, да, необходимо сказать как мы с ней познакомились.

Мы, в некотором роде, родственники.

Стэфани – мама Марка, супруга моей сестры, Натальи.

Пожалуй, достаточно для предисловия.

Воспоминания Стэфани унесли ее в далекие сороковые годы двадцатого века, это самые страшные, и вместе с тем, самые знаковые, для нее, годы.

Тогда еще ее звали Сарой Авербах, и ей было всего шестнадцать.

«Бог существует, ибо Он необходим.»

Спиноза

– Сара, давай быстрее, корабль нас ждать не будет.

– Я уже почти готова, мама. А где Борис?

– Брат уже выносит вещи на крыльцо, пожалуйста, поторопись.

Сара выбежала из своей комнаты со следами слез на глазах.

Она пыталась их скрыть, но от мамы ничего не утаишь.

– Ой-ой-ой! – Эмма развела руками.

– Мама я не хочу в Польшу. Ну почему именно Борьку отправили во Львов на работу, будто бы больше нет физкультурников в нашем городе, – воскликнула Сара, обиженно надув маленькие губки, добавив, – ну хотя бы Маня с нами тоже поехала, я так буду скучать по сестре.

– Деточка моя, у Мани – семья. Ты ведь прекрасно знаешь, что Мося не может бросить свою парикмахерскую.

– А почему?

– Сара, его бизнес хорошо идет. Да и вообще, Моисей, «маменькин сыночек» – они его не отпустят.

– А ты что, скучать по Мане не будешь?

– И по Манечке и по внучку, по моему маленькому Изе, я буду очень и очень скучать, но что делать!?.. – Эмма отвернулась, что бы скрыть, навернувшиеся слезы.

– Мамочка, успокойся, – плача, обнимая маму за талию, просила Сара.

– Доченька, и ты не плачь, все будет хорошо, надо же понимать, раз партия послала именно Борю, значит, именно он там нужен, именно его знания, а ты полюбишь Львов, мы полюбим, так же, как свой родной город, Запорожье. У тебя появятся новые подруги, – Эмма заботливо прижала к себе дочь и погладила по шикарной волнистой шевелюре волос.

Шелковые пряди раскинулись по плечам молоденькой, и невероятно миловидной девушки. Она всегда очень гордилась своими волосами.

– А у Мани семья, она никак не может ехать с нами, – продолжила мама.

– Да, я все понимаю.

Именно в этот момент Сара почувствовала как закончилось ее детство и она вступила в новую, взрослую жизнь.

Ей предстояло, не только сменить город проживания!

Ей предстояло познать все, самые полярные стороны жизни.

И никто из них не мог знать, что их ждет впереди.

Лето 1940 года

Дорога предстояла длинная.

Судно направлялось по Днепру в Киев.

Пассажиры расположились прямо на полу трюма, было довольно тесно, но Борис нашел укромный уголок, где Сара и мама могли устроиться немного поудобнее.

Рядом полулежала беременная молодая женщина.

У нее было перепуганное лицо, она, то и дело, руками защищала большой живот от толкотни, казалось, она родит прямо сейчас.

Эмма улыбнулась ей подбадривающей улыбкой и поздоровалась, Сара скопировала мамино поведение, хотя ей было не по себе.

Клумки, котомки, сумки, мешки, люди, все перемешалось, крик, визг детей, слезы прощающихся, громкие возгласы приветствия, случайно встретившихся знакомых, стон старушки, с трудом поднимающейся по трапу, матросы, заканчивающие последние приготовления к отплытию, мощный гудок, и вот судно медленно сдвигается с места.

На пирсе провожающие машут неистово своим близким, на судне машут ответно, слышны последние наставления, картинка пирса постепенно становится все меньше, вот уже и вовсе удаляется, и пропадает, пропадает…

Товарное судно, иногда перевозившее и людей, медленно набирало ход, оно увлекало Сару с мамой и братом Борисом, в полное неведомое.

И это пугало молодую девушку.

Она боялась, не только за себя, но и за брата, и за маму, так рано ставшую вдовой.

Сара часто просила маму рассказать об отце, ведь он умер, когда Саре не было и пяти лет.

Конечно, она помнила некоторые моменты, когда папа играл с ней в самодельные игрушки, когда он читал ей книжки, которые приносил из типографии, где проработал всю жизнь, и которая принесла ему смерть – вредные, для его легких химикаты, образовали огромную раковую опухоль, убившую его.

Сара помнила даже свои вопросы, которые задавала папе:

– Папа, а правда, что Иисус был евреем?

– Правда, доченька. Тогда все были евреями – время было такое, – хотя и не был религиозным ее отец никогда, более того, он был ярым коммунистам.

– Папа, а Сёма, сказал, что Бог живет наверху.

– Да, доча, твой друг прав, Бог живет наверху, – и мыслено самому себе добавил, – а мучает внизу.

Вообще отец Сары, был кладезью пословиц и поговорок, впрочем, как и весь еврейский народ.

Они мудры уже в утробе матери.

Недаром существует еврейское изречение: «Еврей рождается старым».

После смерти отца, Исаака, Борис стал полностью опорой семьи.

Еще с детства он отличался большой ответственностью, аккуратностью, и очень любил заботиться обо всех.

Его никогда не надо было просить о помощи, или заставлять, умолять что-либо сделать, у него в крови было благородство.

Лукан Марк Анней

(39-65 гг.)

поэт

Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его любят за его собственные качества.

Если осталось еще что-нибудь доделать, считай, что ничто не сделано.

Во время войны законы молчат.

Все преходящее подвержено случайностям.

Пожертвовать жизнью ради победы.

Предоставить мечу решать судьбу мира.

Не дается даром победа над тем, кто готов подставить под удар свою грудь.

От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.

Добродетель тем отраднее, чем больших трудов она стоит сама по себе.

Праздность всегда порождает в душе непостоянство.

Следует подчиняться времени.

Из книги 10000 афоризмов великих мудрецов автора Автор неизвестен

Луций Анней Сенека (Младший) Ок. 4 г. до н. э. - 65 г. н. э. Древнеримский философ-стоик, государственный деятель. Воспитатель Нерона. Бедствие дает повод к мужеству.Без борьбы и доблесть увядает.Без товарища никакое счастье не радует.Безграмотность доверчива и

Из книги 100 великих мыслителей автора Мусский Игорь Анатольевич

Из книги Катастрофы сознания [Самоубийства религиозные, ритуальные, бытовые, способы самоубийств] автора Ревяко Татьяна Ивановна

Сенека Люций Анней Люций Анней Сенека, известный философ стоической школы и воспитатель Нерона, родился в 3 году до Р. X. в Кордубе (теперь Кордова), в Испании. Отец Сенеки (а, может быть, уже и дед его) был римским всадником. Тем не менее, по происхождению, в ряду потомков

Из книги Афоризмы автора Ермишин Олег

Лукан Марк Анней (39-65 гг.) поэт Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его любят за его собственные качества.Если осталось еще что-нибудь доделать, считай, что ничто не сделано.Во время войны законы молчат.Все преходящее подвержено случайностям.Пожертвовать

Из книги Афоризмы автора Ермишин Олег

Луций Анней Сенека (младший) (ок. 4 гг. до н.э. – ок. 65 гг. н.э.) сын Сенеки Старшего, писатель, философ-стоик, воспитатель и советник Нерона Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для

Из книги Афоризмы автора Ермишин Олег

Луций Анней Сенека (старший) (ок. 55 до н.э. – 40 гг. н.э.) ритор, историк, отец Сенеки Младшего родился в Кордубе (Испания) Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему.Любовь легче умертвить, чем умерить.Друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на

Из книги Афоризмы автора Ермишин Олег

Флор Луций Анней (II в. н.э.) историк Всегда надеяться, никогда не отчаиваться – таково свойство человека большой души.Муж праведный и мудрый сочтет истинной только ту победу, которая достигнута с соблюдением безупречной честности и незапятнанного

Из книги Зарубежная литература древних эпох, средневековья и Возрождения автора Новиков Владимир Иванович

Луций Анней Сенека (lucius annaeus seneca) (ок. 4 до н. э. - 65 н. э.) Фиест (Thyestes) - Трагедия (40-50-е?) Герои этой трагедии - два царя-злодея из города Аргоса, Атрей и Фиест. Сыном этого Атрея был знаменитый вождь греков в Троянской войне Агамемнон - тот, которого убила его жена

Из книги Энциклопедический словарь (Л) автора Брокгауз Ф. А.

Из книги Большая Советская Энциклопедия (СЕ) автора БСЭ

автора

Марк Энний ЛУКАН (Marcus Annaeus Lucanos, 39–65 н. э.), римский поэт 598 Дело победителей было угодно богам, дело побежденных – Катону. // Victrix causa deis placuit, sed vita Catoni. «Фарсалия, или О гражданской войне», поэма, I, 128 (о Катоне Младшем) ? Бабичев, с. 851 В пер. Л. Остроумова: «Мил победитель богам,

Из книги Большой словарь цитат и крылатых выражений автора Душенко Константин Васильевич

Луций Анней СЕНЕКА (СТАРШИЙ) (Lucius Annaeus Seneca (maior), ок. 55 до н. э. – 40 н. э.), римский ритор, историк 175 Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему. «Контроверсии» («Споры»), I, 1, 14 ? Harbottle, с. 107 ? «Падающего подтолкни!»

Из книги Новейший философский словарь автора Грицанов Александр Алексеевич

СЕНЕКА Луций Анней (Lucius Annaeus Seneka) (ок. 4-65) - древнеримский философ, поэт и государственный деятель, представитель стоического платонизма; талантливейший оратор своего времени. С. учился в Риме грамматике, риторике, философии, посещал лекции пифагорейцев Сотиона и Сек-стия,

автора Душенко Константин Васильевич

Марк Энний ЛУКАН (Marcus Annaeus Lucanos, 39–65), римский поэт, автор исторической поэмы«Фарсалия, или О гражданской войне»103Дело победителей было угодно богам, дело побежденных – Катону. // Victrix causa deis placuit, sed vita Catoni.«Фарсалия», I, 128 (о Катоне Младшем)? Бабичев, с. 851104Тень великого имени. //

Из книги Всемирная история в изречениях и цитатах автора Душенко Константин Васильевич

Луций Анней СЕНЕКА (МЛАДШИЙ) (Lucius Annaeus Seneca, ок. 4 до н. э. – ок. 65 н. э.),римский писатель, философ-стоик, сын Сенеки-старшего26Луций Сулла уврачевал отечество средствами более тяжкими, чем были самые опасности.«О благодеяниях», V, 16? Римские стоики. – М., 1998, с. 118О гражданской

Из книги Формула успеха. Настольная книга лидера для достижения вершины автора Кондрашов Анатолий Павлович

ЛУКАН Марк Анней Лукан (39–65) – римский эпический поэт и писатель.* * * Не дается даром победа над тем, кто готов подставить под удар свою грудь. От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд. Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его

Во время войны законы молчат

Елена Фиштик

ISBN 978-5-4485-4603-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается

Стефании Хельблинг, а так же моим родителям

Фиштик Владимиру Александровичу и Нине Афанасьевне,

Так же я посвящаю роман моим бабушкам Марии и Елене,

Глубочайшая истина есть порождение глубочайшей любви

Г. Гейне

Картина Е. Фиштик

Июль 2013 года

Я, волей обстоятельств, оказалась во Флориде.

Хотя, собиралась предпринять эту поездку немного позднее, ведь здесь живет моя сестра Ната с семьей.

Я стараюсь почаще их навещать, хоть и живу довольно далеко – в Москве.

Когда я загрущу, океан обязательно меня взбодрит и успокоит.

Кажется, что он все про меня знает, он все чувствует, и мне рядом с ним так хорошо!

Сегодня я брожу по побережью и обдумываю написание книги о преданности и любви.

В моем случае и то и другое вместе.

Передо мной сидит пожилая, но элегантная, миссис Стэфани Хельблинг.

Она давно живет во Флориде, куда переехала из любимого Нью-Йорка, вслед за своими сыновьями.

Всегда приятно смотреть на ее жесты, манеру общения.

Это подкупило меня уже давно, мы знакомы много лет, но я не перестаю удивляться и восхищаться ею.

Именно о таких людях пишут книги.

Надо сказать, что рассказ этот начался уже давно, сразу после знакомства со Стэфани.

Ее лицо стало напряженным, и она предалась воспоминаниям.

Я наблюдаю за ее изящными жестами и внимательно слушаю рассказ девяностолетней женщины.

Ах, да, необходимо сказать как мы с ней познакомились.

Мы, в некотором роде, родственники.

Стэфани – мама Марка, супруга моей сестры, Натальи.

Пожалуй, достаточно для предисловия.

Тогда еще ее звали Сарой Авербах, и ей было всего шестнадцать.

«Бог существует, ибо Он необходим.»

Спиноза

– Сара, давай быстрее, корабль нас ждать не будет.

– Я уже почти готова, мама. А где Борис?

– Брат уже выносит вещи на крыльцо, пожалуйста, поторопись.

Сара выбежала из своей комнаты со следами слез на глазах.

Она пыталась их скрыть, но от мамы ничего не утаишь.

– Ой-ой-ой! – Эмма развела руками.

– Деточка моя, у Мани – семья. Ты ведь прекрасно знаешь, что Мося не может бросить свою парикмахерскую.

– А почему?

– Сара, его бизнес хорошо идет. Да и вообще, Моисей, «маменькин сыночек» – они его не отпустят.

– А ты что, скучать по Мане не будешь?

– Мамочка, успокойся, – плача, обнимая маму за талию, просила Сара.

– А у Мани семья, она никак не может ехать с нами, – продолжила мама.

– Да, я все понимаю.

Именно в этот момент Сара почувствовала как закончилось ее детство и она вступила в новую, взрослую жизнь.

Ей предстояло, не только сменить город проживания!

Ей предстояло познать все, самые полярные стороны жизни.

И никто из них не мог знать, что их ждет впереди.

Лето 1940 года

Дорога предстояла длинная.

Судно направлялось по Днепру в Киев.

Рядом полулежала беременная молодая женщина.